„ЕДНА МУЗА В ТРАУР” („ОТВЕРГНУТАЯ МУЗА”)
Иван Минчов Вазов (1850-1921 г.)
Болгарские поэты
Перевод: Терджиман Кырымлы
Иван Вазов
ЕДНА МУЗА В ТРАУР
Отдавна немей той, от света забравен.
Живей той, певецът, но с мъртвий е равен.
Една нощ у него музата тропна:
– Кой ме буди в мрака? – каза той в смущенье.
– Ставай, о, поете, светло вдъхновенье
аз за тебе нося! – девата викна.
– Ох, иди, богиньо, късен час сега е!
Моят дух озлобен сън, отдих желае,
сън, отдих, ти чуйш ли! – вечни като смърт.
Сърцето ми трепка в сънища гробовни,
в него вместо песни съскат змий отровни
и парливи рани пъшкат и горят.
Ил не знайш? Неволи страшни ме сломиха
и рано измами горчиви затриха
вярата ми в всичко, що възпях, любих.
Видях, че мечтите мечти се остаят,
че на злото земно далеко е краят,
и ази сърдито лирата разбих.
Неведнъж чело ми сред буря клюмна,
не с една надежда света и безумна
простих се навеки и почти без жал…
Тежък бе животът и всяк удар нови,
що падна въз мене – един гроб изрови
за някой сън златен, призрак умилял.
Видях силна младост без време строшена
в усилья безплодни, видях преломена
мойта горда воля от страшний живот.
С много вече кривди мълком помирих се
и сторих това аз, и не възмутих се –
стискан на теглата в зверския хомот.
Видях как грохнаха моите кумири –
и как злото светско без жалост изтири
всякой култ и вяра из мойта душа;
видях в кал светите мои идеали,
знамената честни – оплюти парцали,
с които търгува мръсната лъжа.
Видях я аз нея в царска багреница,
честността в окови, правдата – в тъмница,
видях аз на злото стихийната мощ,
видях му и наглий триумф, тържеството,
изгубих аз вяра в бога и в доброто
и наста в душа ми безконечна нощ.
И сега, о, музо, без олтар живея…
Любовта една би… Уви, и от нея
раните ще нося, дор бъда човек.
Из чашата й сладка пих със всичка сила,
но с капката нектар – море от горчила
изпих и отровен останах навек.
За какво да пея? Де извор за песен?
В душата ми само уломки и плесен,
и тиня от бури, и отчаян мрак…
Искра светла божа тамо не прониква
и тя на доброто веч се не откликва,
и дори да плаче тя забрави как!
Де извор за песни? В природата дивна?
Тя ми стои чужда, като гроб противна
с вечната си хубост и нетлен покой.
Едно само чувство в душата ми свети,
цъфти и вирее, като майско цвете:
злобата – изчадье на мъки безброй.
Злобата, о, музо, пъклената сила,
що всичко човешко в мен е угасила,
змия, що ме гложди и ми дава мощ…
Кажи ми, анчарът ражда ли мед пресен,
отровата – нектар, а злъчката песен?
Остави ме, музо! Бягай! Лека нощ!
...Музата фърчеше в пространствата звездни.
Един ангел, жител на висшите бездни,
срещна я. „Що плачеш? Отде таз тъга?“ –
попита я трогнат, кат видя сълзите,
на девата кротка че блещят в очите.
„От един покойник връщам се сега!“
Одеса, 1888 г.
Иван Вазов
ОТВЕРГНУТАЯ МУЗА (перевод с болгарского языка на русский язык: Терджиман Кырымлы)
Что труп неотпетый, забытый живыми,
поэт прозябал в одиноком унынье.
Вдруг муза к нему постучала в ночи.
– Кого там в потёмках?! – он всхлипнул в смущенье.
– Мой светик, тебя одарю вдохновнньем –
и лира твоя – принимай! – зазвучит.
– Помилуй, богиня! Озлобленный дух мой
покоя желает – пойми и раздумай:
убитое – поздно больное лечить –
шипением змей оскорблённое сердце,
мертвецкого сна без побудок до смерти
в беззвёздной, до чёрной могилы ночи.
Напрасно в худое, обманное время
дорогой неверною вечно не с теми
я верил, надеялся, жил и любил –
бесплодные грёзы мои постарели,
туман и обман уводили от цели –
я в стены ломился и лиру разбил.
С безумной, священной надеждой расставшись,
тропой одинокой, нетореной, страшной
не видящий снов золотых я ступал
под боем жестокой – моей ли? – судьбины,
по что и куда, сам не зная – повинной
голгофой геенской казалась тропа.
Я смолоду вызнал измену и подлость,
вязавшие руку, глушившие голос,
а воле срубили крыло палачи,
но правды не предал, и, кривды не приняв,
в ярмо к ней попал: раб я, правда рабыня –
за хлеб на двоих её иго влачим.
Я пережил взлёты-паденья кумиров
на волнах корыстного, стадного мира,
ad nihil вменившего бедной душе –
продавшее славу и подвиги племя,
сквернящее блатом отеческий кремень,
величье святынь обращает в гешефт.
Увидя измену и ложь в багрянице,
на паперти – верность, отвагу – в темнице,
оподлясь, я выжить и выстоять смог:
насущным питаньем телесно утешась,
упал – не поднялся, без чувств огрубевший,
ослеп ли: хозяин мой царь, равно – бог.
Накажешь остывшему чем да согреться?
Любвовью... увы, нецелимое сердце
болит незабытою той: без ума
вначале отрава казалась нектаром,
змея подколодная – ангельским даром...
так пишется кровью любовный роман.
Накажешь попеть? На душе не до песен:
руины былого и днешняя плесень,
да сам я в недальнем грядущем в гробу;
все чувства на сердце повыела злоба –
и мне, коль не сплю, остаётся до гроба
непесенным воем контузить судьбу.
Накажешь природой болеть расчудесной?
Покой и щедрото её меня бесят,
и солнечный свет мою душу язвит:
уснуть не дают ей увечья и раны,
да оклик с небес из господнего храма,
да утлая искра всевышней любви.
Бесстрастен и жалок, исчадие злобы,
богат, сатане одному ли на пробу?
не мёдом, елеем, но ядом мой стих;
в бездушной пустыне дожиток анчару:
к могиле готов я, не к божьему дару.
Оставь меня, муза Беги от таких!..
...Не солоно гостья порхнула ко звездам,
и ангел, населец бездонныя бездны,
спросил её: – Чем ты печальна, мой свет?
Та, слёзы смахнув отвечала тоскливо:
– Не к семени свыше бесплодная нива:
покоится злобой убитый поэт!